Караваджо (1986)

Рим, начало XVII века, но здесь время течёт словно масляная краска — густо, непредсказуемо. В мастерской Караваджо, заваленной гниющими фруктами и обрывками бархата, пахнет скипидаром и медвяным дыханьем натурщиков. Художник пишет святых, но его кисть выхватывает из теней не благость, а грязь под ногтями, синяки на рёбрах, дрожь голодных зрачков. Его муза — вор с острым лезвием вместо языка, его заказчики — кардиналы в париках, пахнущих страхом и ладаном.

Деньги тают быстрее, чем свечи, а прошлое, как прилипший к сапогу трупный смрад, не даёт забыть: *кто-то* разыскивает его за старую кровь на руках. Когда пропадает модель для нового полотна — юноша с лицом, словно высеченным из мрамора дождём, — Караваджо рыщет по тавернам, где тени шепчутся о заговорах выше него. Чем ближе истина, тем чаще в его картинах проступают чужие лица среди апостолов...

Сможет ли он дописать *этот* образ — или краски смешает чья-то чужая кисть, пока он спорит с призраками в винных парах? Здесь каждый мазок — предательство или молитва.