Дождь (1932)

«В портовой лачуге, где воздух густеет от солёных испарений и пропахшего тиковым маслом пота, Сади в пятнистом шелковом халате крутит пластинку на треснувшем граммофоне. Пока монзун бьёт в ставни, она смеётся так, будто мореходные истории — её единственное оружие против этого болота. Но завтра прибудет пароход с миссионером в крахмальном воротничке, который назовёт её «падшей» и потребует покаяния — или депортации.

Её прошлое, как ржавый якорь, цепляет дно: паспорт с чужим именем, шрам на лодыжке от кандалов, слухи о пропавшем моряке. Миссионер же ведёт войну не только с её грехами — его молитвы пахнут джином, а в глазах, когда он кричит о чистоте, мелькает что-то... голодное. Чем упорнее Сади танцует под джаз, тем яростнее он ломает её граммофон, вырывает страницы из корабельных журналов, шепчет старшине таможни слова, от которых тот бледнеет.

Но что страшнее: его фанатизм или её собственная решимость остаться, даже если остров начнёт тонуть под ливнем, смывающим и грехи, и правду?..»