Станция Бховани (1956)

На краю замёрзшего полустанка в уральской тайге, 1956 год. Инженер-путеец Игнат, с лицом, изрезанным шрамами от угольной пыли и бессонницы, находит в депо сломанный семафор, стрелка которого упрямо указывает в глушь, где по всем картам нет путей. Под шелест цинковых листов с прогнозом погоды (зачем-то на санскрите) он слышит стук колёс там, где поезда не ходят уже десятилетия. Всё началось с пропажи ключа от сигнальной будки — обычной железки, которую здесь передавали из рук в руки как святыню. Теперь бригада смотрит на Игната сквозь дым махорки, будто он вытащил гвоздь из плотины, а начальник станции бормочет о «графике, который нельзя менять», заклеивая окна газетами 1938 года.

Чем чаще Игнат сверяет часы с таймером в недрах депо (почему они отстают ровно на 11 минут?), тем яснее: полустанок живёт по законам, где прошлое не ушло, а замерло, как пар над котлом. Даже дети здесь рисуют мелом не солнце, а спирали, повторяющие изгиб рельсов. Когда в полночь он слышит гудок, которого нет в расписании, а на перроне находит крошечный чемоданчик с билетом на его имя — датой «17 сентября» и пунктом «Бховани» — становится ясно: чтобы выбраться, придётся разобрать не пути, а тишину.

Но как доверять тем, кто десятилетиями хоронил письма в котельной, а в ответ на вопросы включает патефон с маршами? И что страшнее — прозрение или то, что станция... *не хочет* его отпускать?