Корова (1969)

В глухой послевоенной деревне, где каждое утро начинается с хруста льда на колодце, мальчик Ваня шепчет что-то корове Зорьке, пока гладит её шершавый бок с белым пятном — точь-в-точь как облако над покосившимся хлевом. Зорька не просто скот — она последняя нить к погибшему отцу, её дыхание греет хату, а молоко спасает младших сестёр. Но когда у коровы вдруг выгибается спина, будто под невидимой ношей, а из ноздрей капает розоватая пена, взрослые лишь крестятся: «Порча. Не трожь — само пройдёт».

Ваня рыщет по замшелым чердакам, выменивает у странницы пучки горьких трав, воровано мажет Зорьке раны мазью, пахнущей дегтем и медвяным дымком. Но чем упорнее он борется, тем злее шепчутся соседи — будто парнишка нарушил негласный закон, вскрыв могилу прошлого. Даже мать отворачивается, стирая пятна крови с фартука в ледяной воде. А Зорька… та словно ждёт — её чёрные глаза отражают небо, которое с каждым днём тяжелеет, как крышка сундука.

Сможет ли Ваня услышать в мычании коровы не мольбу, а совет — или страх перед правдой окажется крепче верёвок, что держат деревню в плену у тишины?