Семья (1986)

В душной квартире хрущёвки, где обои желтеют от табачного дыма, Ольга находит в комоде отца конверты с письмами на чужом языке — адресованные не матери, а женщине, чьё имя семья вычеркнула из альбомов. 1986 год, Ленинград: её отец, ветеран с лицом, похожим на треснувший фарфор, теперь молчит, глядя в стену, а мать перебирает пуговицы в жестяной коробке, будто пытается собрать рассыпавшиеся годы.

Почерк в письмах дрожит, как голос пьяницы, а даты совпадают с командировками отца в Восточную Германию. Чем чаще Ольга спрашивает — тем плотнее родня смыкается в молчании, будто боится, что стены, пропитанные шепотом соседей, донесут. Даже её младший брат, вечно прячущий глаза в воротник куртки, вдруг исчезает на «рыбалку» с отцовским чемоданом, набитым не снастями, а старыми плёнками.

Что застыло на тех кадрах? Почему в день, когда Ольга решается на перевод писем, в подъезде появляется незнакомец в слишком новом пальто, считающий трещины на асфальте? И сможет ли она разбить лед в родительских глазах, не утонув сама в том, что десятилетиями хоронили под коврами и фразами «не твоё дело»?

Здесь каждый шаг скрипит, как паркет под ковром, а прошлое пахнет лавандовой пудрой и оружейной смазкой. Выбор прост: закрыть комод или вырвать корни, сплетённые с ложью.