Счастливая страна (2009)

Представь: Глухим вечером 1984 года, в городишке, где улицы носят имена ударников пятилетки, Нина — слесарь с руками в смазочных трещинах — находит в цеху №7 письмо. Конверт, пропитанный машинным маслом и сиренью, подписан её матерью, исчезнувшей десять лет назад. Строки дрожат, как провод под напряжением: *«Они переписывают наши имена на стенах бункера за ТЭЦ…»*

Что движет? Не ответы, а ярость — мать бросила её, когда трещины в семье стали глубже, чем в доме. Но теперь, под свист комбината, Нина замечает: бригадир стирает с досок почёта фамилии, соседи шепчутся у колодца, замкнутого на цепь. Даже воздух здесь густеет к ночи, будто сам город выдыхает секреты.

Нюансы: Правило первое — не задавай вопросов после сирены. Правило второе — не ищи тех, кого нет в газетах. Но Нина ломает шаблон: пробирается в архив завода, где чертежи станков скрывают детские фотографии, а в вентиляционных шахтах находит обрывки плёнки… С кинокадров на неё смотрит женщина в её платье, с её родинкой на шее.

Повороты: Чем чаще Нина включает проектор в подпольном клубе «Калибр», тем стремительнее стареют её снимки в паспорте. А бригадир, некогда сухой как чертёж, вдруг умоляет: *«Сожги письмо. Или ты стёрта будешь, как мы все…»*

Финал: Завтра — собрание, где её назовут ударницей труда. Завтра — последний поезд на Москву, билет в кармане. Но как бежать, если каждое зеркало в городе теперь показывает ту самую женщину… с иголкой в руках и нитью, ведущей к сердцу ТЭЦ?

Вопрос: Выдержит ли Нина правду, которая не освободит, а сотрёт её, как фамилию с доски позора? Или она станет новой легендой города — без лица, без прошлого, зато «счастливой»?

*P.S. Помнишь, как пахнет горелая изоляция? Здесь этот запах смешивается с ароматом пирогов из столовой №2 — будто сама жизнь здесь на коротком замыкании.*