Три (1965)

В размороженном феврале 1965-го, в коммуналке с обоями цвета чайной заварки, Николай — инженер с руками в вечных царапинах от заводских чертежей — находит в ящике стола конверт, адресованный *мёртвому*. Письмо пахнет пылью архивов и чужой тревогой: «Ты знал. Почему не сказал?» Соседи по коридору, обычно громкие как радиоприёмники, внезапно учатся молчать, заклеивают окна газетами, а вчерашний друг-снабженец, перекрестившись в лифте, шепчет: «Отстань, Коля. Это не наши дела».

Каждый шаг вглубь тайны — будто попытка вытащить ржавый гвоздь из стены: треск, крошка штукатурки, а за ней — пустота, которая гудит ветром. Кто подменил документы в цеху? Почему фотография с маяковской демонстрации обрезана ровно там, где стоял он сам, двадцать лет назад?

Герою мешает не прошлое — мешает *настоящее*, где каждый выверт мысли виден как на ладони: в очереди за хлебом, в заводской душевой, в такте марша из динамиков. Даже любовь здесь — осторожный танец вполшага: «Ты же не хочешь проблем», — говорит Лида, стирая с его ладоней фиолетовые чернила, следы ночных записей.

Сможет ли Николай сложить пазл из полуправд, не разбив хрупкое стекло обыденности, за которым спят дети, кипятят чайники, празднуют партсобрания? Или правда, как тот гвоздь, однажды вырвется наружу — оставив дыру, в которую ворвется ледяной ветер с Волги?..