В аду нет места ярости (2021)

В глухом уральском посёлке, где снег хрустит как битое стекло даже в мае, семнадцатилетняя Лика с лицом, всегда чуть повёрнутым к земле (будто ищет потерянные ключи от тишины), находит в колодце-леднике свёрток: плёнки с чьими-то криками и смехом, записанными поверх церковных песнопений. Плёночки пахнут гарью и ладаном — как её детство, которое сгорело вместе с домом год назад. Теперь голоса из колодца зовут её туда, где по ночам мелькают огни «чёрных копателей», а старики шепчут про проклятый монастырь, чьи стены будто сложены из спрессованной тьмы.

Лика идёт против правил посёлка: здесь не задают вопросов, если ответы могут распахнуть дверь в прошлое. Но чем больше она слушает эти записи, тем яснее узнаёт в смехе голос матери — той, что ушла в лес и не вернулась, оставив на пороге лужицу смолы. А ещё... на плёнках кто-то *ещё* дышит, всегда на секунду позже, чем нужно.

Соседи теперь крестят хлеб ножом, глядя ей в спину, а местный священник, собирающий пазлы из ржавых гвоздей, предлагает помощь — но его пальцы пахнут тем же смолистым дымом, что и следы на пороге. Выбор прост: продолжить копать, рискуя услышать собственный голос на плёнке, или сжечь всё, как когда-то дом. Но как замкнуть круг, если нить ведёт тебя в колодец, где на дне — отражение без лица?