Живой (2022)

На краю обрывистого норвежского фьорда, в маяке, где часы остановились в 1987-м, Мартин — бывший спасатель с руками, изъеденными шрамами от льда — ловит в эфире голос. Не запрос о помощи, а детскую считалку, ту самую, что пела его дочь в последний вечер перед штормом. Рация шипит, будто дышит в трубку, а за окном туман вьётся, как дым от костра, которого никто не разжигал. Местные шепчут про «голоса из трещин» и крестятся, глядя на море, но Мартин копает глубже: зачем в старом журнале маячной службы чьим-то дрожащим почерком вымарана дата его рождения? Чем чаще он задаёт вопросы, тем настойчивее туман стучится в стекла, оставляя отпечатки ладоней размером с детские. Сможет ли он отпустить то, что море вернуло, или станет новой нитью в паутине молчания, что десятилетиями держит посёлок на грани между памятью и безумием?

(Образы: рация, поросшая сизым налётом соли, воркует голосом, который пахнет мокрым шерстяным шарфом и леденцами от кашля; туман здесь не рассеивается — он *замирает*, будто прислушивается.)