Арджен (1 сезон)

На окраине вымершего уральского поселка, где ржавые трубы котельных пронзают туман как артерии, семнадцатилетняя Лика разбирает завалы в доме покойной бабушки. Среди консервных крышек и пожелтевших газет о перестройке она находит кино-плёнку 8мм — кадры пионерского лагеря, где дети в сажевых лицах водят хоровод вокруг чего-то, похожего на опрокинутый трактор... Но плёнка обрывается на крике, а на обороте — детская ладонь, выведенная синей кровью.

Что толкает её? Не любопытство, а тихий стыд: бабка, которая растила Лику, перед смертью прошептала *«Прости»*, но не ей — пустой стене. Что мешает? Поселок, где каждый двор — крепость: старики клянут геологов, сгубивших «здесь одно место», подростки жгут покрышки у реки, словно отгоняя бессонницу. Чем больше Лика спрашивает о лагере, тем чаще натыкается на «случайные» отключения света, на тётку-библиотекаршу, которая вдруг начинает говорить с ней на ломаном немецком...

Повороты:
— Кадры плёнки меняются при лунном свете: теперь в хороводе — она сама, лет пяти, с синими губами.
— Единственный, кто соглашается помочь — местный электрик-отшельник, но его помощь пахнет хлоркой и мёдом, а в треснувших очках Лика видит отражение трёх своих силуэтов.

Финал вопроса: Сжечь плёнку, как советуют все, или довести танец до конца — зная, что последний кадр всегда съедает огонь?

*P.S.: Ветер здесь сбивает с ног, а снег горит синим — но только если не смотреть прямо.*