Барака (1992)

1992 год. Камера, словно безмолвный странник, скользит сквозь пески Намибии, поднимается к дымящимся вулканам Гавайев, замирает в толчее токийского метро. Её герой — не человек, а сам мир: трещины на ладонях монаха, вращающего молитвенный барабан, отражение небоскрёбов в луже посреди трущоб. Что движет этим странствием? Жажда успеть — до того, как цемент поглотит последний клочок земли, где танцуют с огнём, а фабричные трубы заменят дым костров.

Здесь нет диалогов, только ритм: топот тысяч ног в Мекке, шепот снега над сибирской тайгой, рёв машин на конвейере. Но чем дольше ты смотришь, тем явственнее пульс — общий для всех. Священные ритуалы и конвейерные ленты, молитвы и сирены — всё сплетается в гипнотический танец.

А что, если это не просто съёмки, а попытка диалога? Может, эти кадры — послание нам от самого времени, зашифрованное в пламени свечи, что гаснет в заброшенной церкви, или в глазах ребёнка, считающего звёзды среди смога.

Сможем ли мы услышать тишину между кадрами — или так и останемся глухими, спешащими в следующий кадр вечности?