Ночная сиделка (1931)

1931 год. Больничный коридор, выложенный кафелем цвета увядшей сивы.
Здесь ночная сиделка Вера сжимает фонарь так, будто это единственный якорь в океане теней. Её смену начинают с предупреждения: *«После полуночи — только шёпот»*, но правила глубже — в папках с печатями «Уничтожить при первом свете» и в том, как пациенты замирают, услышав шаги за дверью палаты №6.

Что движет ею? Не пропажа, а тихий сговор стен. Старые обои шевелятся, словно под ними дышит чей-то рот. А ещё письма — не её, а той, что работала до Веры. Конверты пахнут лавандой и формалином, строки выцвели, кроме одной: *«Они не умирают. Они просто перестают быть… замеченными»*.

Сложности? Вера боится зеркал. Не своих отражений, а того, что иногда в них мелькает движение — рука, поправляющая белый халат, который *она ещё не надела*. А ещё главврач: его часы всегда показывают 3:17, даже когда в холле бьёт полночь.

Повороты: Чем чаще Вера нарушает запрет — включает свет в запретный час, — тем чётче видит на стенах угольные рисунки: детские, страшные в своей простоте. Круги. Падающие фигурки. И даты… совпадающие с её детскими воспоминаниями.

Вопрос: Стоит ли гасить фонарь, чтобы наконец увидеть, что рисуют тени, — или бежать, зная, что больница уже вплелась в её пульс, как нитка в шрам?

*P.S. После смены её ладони пахнут полынью. Как будто кто-то держал их, пока она спала.*