Месть Затоiчи (1966)

В слепых глазах Ичи мелькают отсветы давних пожарищ, когда его трость из бамбука отстукивает ритм по пыльным дорогам Эдо. Он — странствующий массажист, чьи пальцы знают тайны мышц и... клинков. В глухой деревне, где воздух густ от запаха ферментированного риса и страха, Ичи натыкается на *слишком тихую* просьбу: найти пропавшую девочку. Но здесь даже молитвы шепчутся сквозь зубы — будто земля сама боится раскрыть рот.

Что толкает его вперёд? Не золото, а обрывки песни, которую девочка напевала перед исчезновением — мелодия зеркально повторяет ту, что Ичи слышал в ночь, когда его меч впервые заплакал кровью. Местные кланы, сплетённые паутиной долгов и молчаливых клятв, словно играют в го, подменяя фишки живыми людьми. Чем ближе Ичи к разгадке, тем чаще его трость натыкается на тела с перерезанными горлами — и все жертвы держат в руках смятые лепестки хризантем...

Слепой видит то, что скрыто от зрячих: дрожь в голосе самурая, который клянётся честью, но пахнет обманом, шелест шёлка на женщине, чьи ноги не оставляют следов на грязи. Сможет ли он отрубить правду, не отсекая последние нити, что связывают его с людьми? Или месть — единственный язык, который здесь понимают?