Бетховен. Дни жизни (1976)

Вена, 1824 год. Глухие стуки метронома пробиваются сквозь стены квартиры Людвига — он дирижирует воображаемым оркестром, прижимая ладонь к роялю, чтобы *почувствовать* музыку, которую уже не слышит. Чернильные пятна на партитурах похожи на бурю: симфонии рвутся наружу, но каждый аккорд даётся как поединок с невидимым противником. Город шепчет, что гений сошёл с ума, а издатели прячут письма композитора в ящики с пометкой «бред».

Его подталкивает не слава, а ярость — против тишины, против усмешек придворных, против собственных рук, которые предают, путая ноты. Даже верный ученик, переписывающий партии под диктовку, начинает исчезать по ночам, оставляя после себя запах ладана и шепот заговорщиков. А в углу мастерской пылится старый портрет отца — человека, чей голос когда-то *лома́л* струны, а не созидал...

Чем отчаяннее Людвиг вгрызается в звуки, тем чаще на его пороге появляются странные гости: глухонемой мальчик с наброском фуги и графиня, чьи перчатки пахнут мышьяком. Они приносят обрывки мелодий, которые словно знают его сны. Сможет ли он отличить послание судьбы от ловушки собственного безумия, прежде чем дирижёрская палочка превратится в обломок кости, а последняя соната — в признание вины?

(П.С. Представь: страницы его дневников испещрены кривыми нотами, будто пчелы, застрявшие в смоле. А между строк — пятна вина, которое он называл «кровью тишины».)