Двадцать дней без войны (1976)

Тысяча девятьсот сорок второй. Ташкент, засыпанный пылью и тревогой. Главный герой — Лопаткин, военкор с глазами, в которых застыли разрывы снарядов. Ему дают двадцать дней отпуска: должен помочь съемочной группе экранизировать его фронтовые очерки. Но как рассказать о войне тем, кто знает о ней только по сводкам и пайковому хлебу?

Его подталкивает не срок, а тихий бунт внутри: сценарий пахнет типографской краской и нафталином, а в кармане — письмо от погибшего товарища, которое он не может ни вскрыть, ни выбросить. Встречает женщину с лицом, словно вырезанным из затемненного окна — она работает на студии, но говорит о войне шепотом, будто боится разбудить спящих в соседней комнате.

Чем честнее Лопаткин пытается быть на съемках, тем больше ложь реквизита режет глаза: бутафорские окопы, актеры в чистых гимнастерках, режиссер, требующий «больше пафоса». А ночью — реальные вдовы, дети, чьи глаза не врут. Один неосторожный вопрос — и прошлое женщины всплывает, как клякса на архивной бумаге: оказывается, она не просто переводит тексты...

Сможет ли он снять маску с этой пьесы, не разорвав хрупкий мир между фронтом и тылом? И что страшнее — солгать в кадре или молча принять, что правда здесь никому не нужна?

*P.S. Запахи тут важнее слов: ладан в церкви, пахнущий порохом, и сахарная пудра на съемочном торте, которая лезет в горло, как пепел.*