Иисус (1979)

Иерусалим, 30 год нашей эры. Жара плавит камни мостовых, а плотник с обожжёнными солнцем руками внезапно бросает топор и уходит в пустыню — без воды, без слов, будто его позвал кто-то, кого не видят остальные. Его имя шепчут с дрожью: то ли из-за странных исцелений в глухих селениях, то ли из-за того, как он смотрит на римских легионеров — не со страхом, а с тихой, опасной *грустью*.

Что гонит его? Не пророчества, а голос, который он слышит в ветре — то ли Бога, то ли безумия. Вокруг него сбиваются в кучу отверженные: слепой цирюльник, мечтающий увидеть лицо дочери, мытарь, прячущий за монетами стыд, девушка с кинжалом под платьем. Но чем громче становятся его слова о «царстве не от мира сего», тем плотнее сжимается петля: фарисеи видят кощунство, римляне — бунт, а ученики начинают путать веру со страхом.

Повороты: Слепой прозревает — и первым кричит «Распни!». Девушка целует его в щёку, а потом роняет кинжал в пыль. А он... он продолжает идти, будто знает конец, который хуже смерти.

Детали: Песок, забивающийся в складки плаща, пахнет кровью и миррой. На последней вечере он ломает хлеб — и крошки падают, как капли воска с перегоревшей свечи.

Вопрос: Сможет ли тот, кто зовёт *любить врагов*, не возненавидеть себя, когда враги станут теми, кого он любил?..