Евангелие от Иоанна (1 сезон)

В пыльных переулках Иерусалима, где тень римских легионов нависает над глиняными стенами, бродит плотник с глазами, в которых мерцает тревожное знание. Его зовут Иешуа, но шепчут и другие имена — те, что отзываются эхом в закоулках рынка, где торговцы прячут свитки с пророчествами под прилавками. Он не носит меча, не собирает толп, но его слова — как угли в пепле: незаметно прожигают привычную ткань дней. Когда он говорит о воде, что утоляет жажду навеки, или о свете, который не смогут погасить даже глухие подземелья, фарисеи стискивают зубы, а рыбаки с Галилейского моря бросают сети, чтобы идти за ним — будто в их жилах закипает давно забытый винный осадок.

Но чем громче становятся исцеления (шепчутся о слепом, прозревшем от плевка и грязи, о девушке, вставшей с одра под вопли родни), тем плотнее смыкается круг теней вокруг него: храмовые стражи пересчитывают ножи, ученики спорят о царстве, которого не видят, а сам он всё чаще уходит в горы — будто прислушивается к голосу, вьющемуся меж скал, как змея. Даже те, кто любит его, не понимают, зачем он рвёт нити закона, который держал их поколениями, или почему смеётся, когда Пётр клянётся умереть за него.

А когда однажды ночью, под вой шакалов, он омывает им ноги — словно раб, — в воздухе щелкает невидимый замок. Что тяжелее: верить в человека, который называет себя путём… или в то, что путь этот ведёт не к победе, а к гибели? И можно ли пить из источника, если вода в нём — твоя собственная кровь?

*Запах горящего фимиама, треск факелов в Гефсимании — и выбор, от которого сжимается горло: держаться за жизнь или отпустить её, как отпускают в реку ветку, зная, что течения не повернуть...*