Ярослав Мудрый (1 сезон)

Киев, 1037 год. Меж свитков в Софийском соборе юный переписчик Данила находит пергамент, вшитый в переплёт Псалтыря — чернильные знаки складываются в кресты и волчьи головы. Тот, кто рисует волков при свете лампад, явно *боится* больше Бога, чем княжеских дозорных...

Что гонит: Не сам заговор против Ярослава — их в княжьих палатах плетут ежедневно, — а странная деталь. Схема схода у городища Витичев совпадает с маршрутом, которым шестилетней Даниле удалось бежать из печенежского плена. *Слишком* совпадает.

Нюансы: Монастырский устав запрещает ему носить оружие, но и молчать — предать клятву *служения* истине. А ещё — приступы немоты, которые накрывают с тех пор, как в ту ночь он увидел... нет, *лучше* не вспоминать.

Повороты: Чем больше Данила расшифровывает, тем чаще в скриптории «случайно» гаснут свечи. И почему старый иконописец Селивёрст, всегда учивший «не суди́те», теперь шепчет: *«Руки сломают тому, кто ищет правду без щита»*?

Выбор: Когда заговорщики требуют сжечь все копии греческих хроник («языческая скверна!»), Данила понимает: огонь нужен им не для очищения — для уничтожения *одной* конкретной строки. Но как указать на неё Ярославу, если князь доверяет лишь голосам воевод, а не молчаливому иноку?

Образы: Пергамент пахнет не воском, а конским потом и тмином — точно как повязка на глазах у того печенега в детском кошмаре. А в морозных окнах собора мерещатся уже не святые лики, силуэты с луками...