Ближайший родственник (1982)

В приморском городке СССР, 1982 год. Вера, инженер-акустик с руками в шрамах от радиодеталей, каждую ночь слушает шепот волн через гидрофон — и однажды ловит голос покойной матери. Он ведет ее к замурованной нише в стене обсерватории: внутри — письмо на бланке детдома и фотография, где у отца вместо лица — черная клякса. Город, будто сговорившись, стирает следы: архивы горят «случайно», соседи твердят о сквозняках в ушах, а в телефонной трубке — только гудки да щелчки, будто кто-то перерезает провода на другом конце...

Что толкает? Не правда — её Вере хватило (родители разбились в машине с пустым топливным баком), а молчание. Почему в её паспорте штамп о усыновлении, о котором она узнает только сейчас? Почему брат-близнец, чье имя вымарано из всех документов, звонит ровно в 3:14 ночи, не оставляя следов на магнитной ленте?

Нюансы: Её паранойя — не болезнь, а навык, выкованный в семье, где за неправильный вопрос били линейкой по губам. Здесь каждый второй — осведомитель, но доносы пишут даже на самих себя, боясь пропустить срок сдачи «отчетов».

Повороты: Чем ближе Вера к ответам, тем явственнее в записях гидрофона — шаги за дверью, повторяющие её маршрут с точностью до минуты. И главное: детдом, указанный в письме, был снесен за год до её рождения — но на снимках из частных альбомов он стоит, и в окне второго этажа — её собственное лицо.

Финал вопроса: Когда брат наконец стучится в дверь с чемоданом пленок и словами «они разрешили мне всё рассказать», Вера гасит свет — какую плёнку вставит в магнитофон первую: ту, что он принес, или ту, что нашла в кармане материнского пальто, пропитанного не морем, а бензином?

*Образы:* Письмо пахнет йодом и ржавчиной, будто пролежало в морской воде; магнитофонные кассеты помечены не датами, а координатами, а в тишине между словами на пленках — слышен стук метронома, как на уроках гражданской обороны.