Плоть + кровь (1985)

В разорённой чумой деревне, где колокола звонят по мёртвым, а дороги усеяны костями, молодой наёмник Мартин спит у костра, сжимая меч с рукоятью, обмотанной гнилой верёвкой. Его отец, старый кондотьер с лицом, изрезанным шрамами как карта забытых сражений, ведёт их банду через выжженные земли — не за золотом, а за *местью*. Здесь чума — не главная смерть. Она приходит тихо, а люди — с факелами и клинками.

Мартину велят грабить, но его тянет к полуразрушенной часовне, где пленная девушка в платье цвета увядших роз шепчет слова на языке, напоминающем звон разбитых стёкол. Её глаза — два уголька в пепле — обещают то ли спасение, то ли новую ловушку. А вокруг — свои: отец, чья любовь остра как топор, и наёмники, сплёвывающие кровь вместе с клятвами.

Чем чаще Мартин вглядывается в горизонт, тем яснее видит — стены ближайшего замка не защищают, а *запирают*. Ключи от них носит в горле тот, кто первый предаст. С каждым днём девушка оставляет на камнях узоры из хлебных крошек, будто ведёт его не *к*, а *от* чего-то... Может, от него самого?

Сможет ли он разжать кулак, в котором зажат последний грош — верность или жалость, — если даже ветер здесь гудит, как плач ребёнка под дверью забвения?