Горбун (1997)

В промерзлой сибирской деревне, где ветер свистит сквозь щели домов как насмешка, шестнадцатилетний Алёша находит в конюшне, заваленной ржавыми канистрами, потрепанный дневник. Его страницы, пропитанные запахом бензина и полыни, ведут к яме за кладбищем — месту, которое старожилы шепотом зовут «волчьим гнездом». Но карта — лишь начало: каждая запись в дневнике обрывается на одном слове — *«Кузьмич»*, имени человека, исчезнувшего десятилетия назад, словно его стерли из памяти деревни.

Алёшу гонит не любопытство, а страх — ведь почерк в дневнике совпадает с отцовским, а отец, спившийся тракторист, теперь только бормочет во сне: *«Не ходи туда…»*. Но деревня, будто сговорившись, отворачивается: старухи крестятся, увидев парня, друзья внезапно вспоминают о делах. Даже местный милиционер, обычно разговорчивый, хлопает дверью «Волги», заметив в руках Алёши замшелую обложку.

Чем глубже он роет, тем явственнее слышит за спиной шорох шагов в темноте, а в окнах соседских изб мелькают лица, будто следящие за каждым его движением. Даже найденная в яме гильза времен войны — с выцарапанной буквой «К» — не объясняет, почему на столе Алёши однажды появляется записка: *«Брось, пока не стало как с Кузьмичом»*.

Сможет ли он поверить единственному человеку, готовому говорить — слепой Нине Федоровне, которая шепчет, будто боясь стен: «Твой отец не первый…»? И что страшнее: правда, которую скрывает деревня, или тишина, что сгущается за окном, похожая на звериное дыхание?