Крутой (2015)

В промозглом уральском городке, где улицы до сих пор носят следы советских фабричных красок, бывший лыжник Сергей — теперь с тростью и вечным запахом дешёвого бальзама от старых травм — натыкается в заброшенном цеху на синие копирки чертежей. Не города, не здания — чего-то иного, с отметинами вроде «зона 7-Б». А вокруг — тишина, густая, как мазутная лужа: старики в магазине крестятся при слове «шахта», подростки сливают в ржавые люки мешки с непонятным зерном, а ночью в полуразрушенной часовне мигает неоном чей-то самодельный крест.

Его подталкивает не любопытство — ярость. Потому что здесь, среди ржавых труб и выцветших лозунгов, двадцать лет назад бесследно исчез отец. Потому что чертежи оказались новее, чем кажутся. А ещё — потому что каждый шаг вглубь этой тишины отзывается болью в давно сросшейся лодыжке, будто старые кости помнят то, что он забыл.

Соседи внезапно вспоминают, что «пора крышу чинить», когда он задаёт вопросы. В телефонной трубке — гул, словно кто-то дышит с другой стороны карьера. А когда он находит в отцах записи с теми же цифрами — «7-Б» — дрожащей рукой 90-го года, понимает: враньё здесь строили десятилетиями, кирпич за кирпичом.

Но как разорвать паутину, если каждое движение затягивает глубже — и кому верить, если даже мать отворачивается к окну, щёлкая чётками? Ведь правда здесь — как ртуть: удержать в ладонях нельзя, только разбить — и вдыхать яд.