Да будет свет (2017)

В сибирской глухомани 90-х, где снег слизывает краски с изб, а радио в сельском магазине трещит о распадах, которых тут будто не касаются, 15-летний Алёша выковыривает из-под ржавой бочки потрёпанный дневник. Его страницы — замшелые, пахнут бензином и полынью, а между строк — схемы шахт, будто кровеносные сосуды под кожей земли. Отец Алёши, "исчезнувший на работу" год назад, на фотографии в дневнике — не лесник, а в каске, с прибором в руках, которого парень ни у кого в посёлке не видел.

Соседи, обычно ворчливые, отводят глаза, когда он спрашивает о шахтах. Бабка-соседка шепчет: *"Не рыпайся, не то как твой..."* — и обрывает фразу, зажимая рот платком. А ночью кто-то методично стучит в ставни, будто выбивает код, а утром на пороге — следы грязных сапог, не по размеру Алёше. Карта ведёт к старому руднику, но дорогу туда перекрывает цепь с замком, ржавым, как кровь — и свежим срезом на болтах.

Чем больше Алёша читает, тем яснее: в дневнике — не координаты, а чья-то исповедь. Кто-то здесь, в посёлке, десятилетия вёл двойную жизнь — считал дни, боялся теней, прятал в тундре что-то холодное и густое, что светится в пробирке из отцовской сумки. А теперь Алёша — единственный, кто видит узор. Но если все молчат — кому верить? Подруге-сорванцу, которая сама исчезает на дни? Или старику-геологу, что сторожит заброшенную лабораторию, повторяя: *"Твоя правда сожжёт тебя"*?

Сможет ли он рискнуть теми, кто остался, — или шагнёт в ту самую шахту, где даже фонарь отца гаснет, будто душат ладонью?