Домовой (2019)

Сибирь, 1996-й.
Алёха, пятнадцать лет, руки в солярке от разобранного мотоцикла, натыкается в бабушкином чердаке на дневник, перетянутый колючей проволокой. Замшелые страницы пахнут бензином и полынью — будто кто-то пытался их спалить, но передумал. Карта внутри ведёт к заброшенной шахте за селом, куда даже стаи собак не заходят. А ещё там — детские рисунки: чёрные фигуры с когтями вместо пальцев, подписанные дрожащим почерком — *«Они не ушли»*.

Село живёт шепотом. Бабка Алёхи крестится, глядя на север, сосед-тракторист тушит папиросу, едва заслышав про шахту. Но когда пропадает младшая сестрёнка, оставляя на подоконнике следы смоляных ладоней, тишина рвётся. Чем глубже копает парень, тем чаще на него смотрят чужими глазами — будто под кожей у односельчан шевелятся тени. Даже отец, вечно пьяный от старой войны, вдруг вспоминает, как тридцать лет назад в шахту спустился отряд геологов... и поднялся только он один.

Фильм не про монстров — про ржавые замки на дверях памяти. Сможет ли Алёха разжать кулак, в котором зажат ключ от шахты, если за каждым шагом следят те, кто должен защищать? Или довериться сестрёнке, которая после возвращения рисует те же чёрные фигуры, смеясь сквозь сон?

*«Здесь либо сгоришь, либо станешь частью земли»,* — шепчет ветер из трубы заброшенной кочегарки. Выбор — зажмуриться или поджечь фитиль.