Стрикс (2021)

Сибирь, 1998. Заброшенный гараж на краю деревни, где ржавые «Жигули» делят крышу с ящиками патронов, а шестнадцатилетний Алёша находит под сиденьем потрёпанный блокнот — не дневник, а взрывчатку из слов. Замшелые страницы пахнут бензином и полынью, а вмятины на обложке повторяют контуры чьих-то кулаков. Здесь записаны координаты, которых нет на карте, и чёрточки, как зарубки на прикладе — будто кто-то считал дни до конца света, который так и не пришёл.

Алёшу подгоняет не любопытство, а злость: отец, пропавший месяц назад, оставил в доме только следы грязи от армейских ботинок да фотографию улыбающегося незнакомца в военной форме. Деревня твердит, что он сбежал к другой, но парень знает — отец ненавидел даже соседский чад. А ещё эти ночные «ГАЗики» у старосты, гружёные ящиками под брезентом, и соседи, вдруг вспомнившие, как «удачно» горят их огороды при свете фар...

Чем глубже Алёша роется в блокноте, тем чаще натыкается на стену молчания: учительница рвёт конспекты с картами, друг детства крестится при слове «полигон», а в школьном музее исчезает единственная фотография отряда 1986 года. Даже мать, всегда прятавшая глаза, теперь шепчет: *«Брось, сынок, не их это дело — наше»*. Но когда в гараже появляется записка *«Они сожгли мой дом. Не доверяй датам»* — почерк отца, — парень понимает: ложь здесь вросла в землю корнями.

Сможет ли он отличить правду от легенды, которую десятилетиями плели поверх ржавых оград и безымянных могил? И главное — что страшнее: найти отца или узнать, почему его искали?