Китайский новый год (2017)

Шанхай, январь 2017. В переулке, где небо едва видно за паутиной красных фонарей, 22-летняя Чжоу Инян роется в коробке с дедовыми безделушками — и внезапно её пальцы натыкаются на холодный металл. Коготь. Не настоящий, а бронзовый, с гравировкой: «*Год Петуха. 1969*». Откуда эта вещь в доме, где все ритуалы Нового года давно стали пустой формальностью? Бабушка, застукав её, хватает коготь так резко, что на ладони Инян остаётся царапина — тонкая, как шов от старой раны.

На следующий день в квартал привозят праздничные петарды, но их ящики почему-то оклеены газетами полувековой давности. Инян замечает те же иероглифы, что и на когте: *«Возмездие придёт с криком петуха»*. А соседи, обычно шумные и любопытные, вдруг отводят взгляд, будто она носит на себе печать чумы. Даже отец, мастерски игравший роль «человека без истории», впервые повышает голос: *«Выбрось это. Или ты хочешь, чтобы праздник стал для нас проклятием?»*

Но чем сильнее пахнет имбирём и клейкой рисовой кашей, тем настойчивее Инян ищет ответы. Она узнаёт, что в 1969-м коготь украли из храма, а семья, что его вернёт, должна отдать взамен… нет, не драгоценность. Память. *Их* память.

Теперь петухи повсюду: тень от фонаря складывается в гребень, в шуме толпы слышится кукареканье, а в зеркале, которое Инян разбивает по нелепой случайности, отражается не её лицо, а чьи-то глаза, полные гнева. Или страха?

28 января, канун Нового года. Инян стоит у порога дома с когтем в руке. За дверью — семья, готовая к ужину. За спиной — ночь, где ветер шепчет: *«Верни — и они забудут тебя. Оставь — и они забудут правду»*. Счёт идёт на минуты. А петарды уже взрываются в небе, как предупреждения.