Засов (2024)

В затерянной за Уралом деревушке, где ржавые трубы котельных шипят на минус сорок, шестнадцатилетний Лёха роется в подполье брошенного НИИ — том самом, где его отец когда-то искал *«искру вечной мерзлоты»*. После исчезновения отца остались лишь замшелые кассеты с записями («…*эксперимент вышел за рамки контрольной группы…*») да карта, где крестами помечены оленьи кладбища. Но когда Лёха натыкается на пробитый пулей лабораторный жетон с чужим именем, а из снегов выползают волки с мутными, как машинное масло, глазами — тихий сговор соседей («*Не трожь прошлое, парень, оно тут… живое*») обрывается криком: в посёлке пропадает первый за двадцать лет ребенок.

Герою мешает не только вечная стужа, плавящая мозг, но и собственный страх — отец мог быть не жертвой, а соучастником. Каждый шаг вглубь тайги (следы бункера-призрака, голоса в радиопомехах) обрастает ледяной коркой недоверия: даже школьная учительница, вручившая Лёхе ключи от НИИ, стирает записи с доски, едва он заводит речь о 90-х. А потом находится детский валенок — на краю карты, в зоне, отмеченной отцовским почерком: *«ЗАСОВ»*.

Сможет ли Лёха пробиться сквозь лёд молчания, не став таким же, как те, кто хоронит правду в снегу — с ладно поддельной покорностью и фонарями наглухо закрытыми ставнями?