Ранкор (2024)

В затерянном уральском городке, где улицы вросли в землю под тяжестью забытых имён, семнадцатилетняя Лера разбирает вещи отца-шахтёра. Его мастерская пахнет угольной пылью и дешёвым одеколоном, а под грузом старых инструментов она находит потёртую тетрадь — не дневник, а расчёты, перемежающиеся тревожными рисунками: глаза в толще породы, фигуры, похожие на корни деревьев. Отец боялся не пустых забоев, а того, что в них проснулось.

Городок молчит. Даже ветер здесь притих, будто боится разбудить шахту «Ранкор», чьи ржавые ворота окованы цепями. Но цепи рвутся сами — каждую ночь Лера слышит гул снизу, будто камни перетирают чьи-то зубы. Соседи шепчутся о «долге», который её семья не оплатила, а в окнах мелькают тени тех, кто давно умер в завалах.

Лера ищет ответы, но клаустрофобия — её детский страх — сковывает горло, стоит спуститься в подвал. А ещё — правила: не задавать вопросов, не приближаться к «Ранкору», не ворошить прошлое. Но как не ворошить, когда на стенах домов появляются те же символы, что в отцовских записях, а старики крестятся, глядя на её спину?

Она узнаёт, что отец не просто копал уголь — он что-то *запечатал*. И теперь кто-то — или что-то — стучит в обратную сторону. Сможет ли Лера прорвать паутину молчания, не став частью того, что ждёт в темноте? Ведь доверие здесь измеряется шагами под землёй, а правда может оказаться глубже, чем любая шахта...