Волк и семеро козлят (1957)

На краю заповедного леса, где сосны шепчутся с ветрами, стоит избушка с дверью, окованной семью замками. Мать-коза, чья шерсть белее зимнего рассвета, уходит на зов тайной тревоги, оставляя козлят под звон колокольчика — их единственную защиту. Но не голод движет Волком в потёртом тулупе, а старая обида: его вой сливается со скрипом веток, будто сама чаща учит его петь материнскую колыбельную...

Правила просты: *не отпирать, пока не услышат знакомый напев*. Но как отличить истинный голос от эха, если даже тенёта паутины на ставнях дрожат в унисон? Самый младший, с шерстью цвета дыма, замечает — в Волчьих нотах прячется хрип, будто глоток обожжён хвоей. А ещё... запах. Не молоко и ромашка, а *ржавчина и мокрый мох*.

С каждым часом козлята спорят громче: старшие верят в крепость дверей, младший шепчет о трещине в дубовом косяке. Даже печь, всегда хранившая тепло, внезапно дышит ледяным сквозняком. Сможет ли тот, кого считали слишком юным, заставить других услышать тишину между нотами? Или страх разобщит их, как осенний лист — паутину?