8 с половиной (1963)

Италия, 1960-е. Гуидо, режиссёр в смокинге, задыхается в пробке под палящим солнцем — стекло машины заляпано мухами, а воротник рубашки впивается в шею, как петля. Его убежище — курортный городок с белоснежными террасами, где минеральная вода пахнет железом, а гости шепчутся за спиной, будто повторяют его забытые кошмары.

Его мучает не дедлайн новой картины, а пустота: сценарий рассыпается, как старые киноплёнки, а вместо идей — призраки: детские исповеди в церкви, где святой смотрел сквозь него, женщины, чьи тени сплетаются в один силуэт в зеркале отеля... Чем упорнее он ищет «великую историю», тем навязчивее продюсеры твердят о бюджете, а журналисты тычут диктофонами, словно скальпелями.

Поворот: на премьере фантасмагоричного мюзикла, который никто не снимал, Гуидо вдруг видит в первом ряду... себя десятилетнего. Тот молчит, но в глазах — вопрос, от которого сжимается горло.

Фильм дышит как живой: вспышка камеры выхватывает из темноты лицо незнакомки — её смех звенит, как бьющееся стекло, а по утрам в номере отеля пахнет чужими духами и порохом от неудачных фейерверков.

Сможет ли он собрать пазл из обрывков снов, прежде чем занавес упадёт — и зрители, хлопая, не заметят, что спектакль давно стал исповедью?