Декамерон (1970)

Неаполь, XIV век. Узкие улочки вязнут в запахе жареных каштанов и вина, выплеснутого из горшков прямо на мостовую. Здесь монах с горящими глазами тайком пишет похабные сонеты на церковных свитках, а юная вдова, пряча под платьем ножны, ищет того, кто отравил её мужа — не из мести, а чтобы вернуть украденный перстень с ядом внутри.

Здесь каждый лжет, даже святые: купец продаёт «мощи» святого, выточенные из свиной кости, но сам верит в их чудо. А наёмный художник, рисуя фрески в часовне, втирает в краски толчёные самоцветы — чтобы Бог *заметил*.

Но чем искреннее жесты, тем громче хохот за спиной. Когда вдова находит следы перстня на пальцах соседа, он вдруг вспоминает её имя — а она не помнит, давала ли его. Монах, пойманный аббатом, сжигает свои стихи, но пепел складывает в ладанку как реликвию…

Сможет ли кто-нибудь здесь вымолить прощение, не став посмешищем? Или этот город, где даже молитвы пахнут обманом, смеётся последним?