Маша и волшебное варенье (1979)

Ленинград, лето 1979-го. Маша, в клетчатом платье до колен и с вечно ободранными локтями, находит в бабушкином подвале банку варенья, которое *не портится*. Совсем. Даже странный золотистый налёт на поверхности пульсирует, будто живой. А ещё — оно шепчет. Словами, которых нет в словаре отца-лингвиста, но которые Маша почему-то понимает: «Попробуй, но не проглоти».

Её подталкивает не любопытство — отчаяние. Мамины ночные смены на фабрике, папино молчание с тех пор, как исчезла бабушка... Варенье обещает *исправить*. Но после первой ложки соседский кот заговорил стихами Бродского, а вчерашняя ссора родителей стёрлась из их памяти, как мел с доски. Маша в восторге, пока не замечает: с каждым «исправлением» из семейного альбома исчезают фотографии. Бабушка теперь — только силуэт на пожелтевшей бумаге.

Чем чаще Маша открывает банку, тем сильнее пахнет подвал — не ягодами, а школьным актовым залом после пожара. Соседи, случайно попробовавшие угощение, начинают здороваться с фонарными столбами и плакать кровавой смородиной. А новенький из 5«Б», с которым она делится секретом, вдруг собирает рюкзак: «Уезжаем. Мама говорит, здесь воздух стал... липким».

Сможет ли Маша остановиться, пока варенье не стёрло её самое — или признать, что некоторые трещины склеивать нельзя, даже волшебным джемом? Ведь в тихой банке, под крышкой с гербом неизвестной страны, бурлит не сила — голод. И он уже пробудился.