Дорз (1991)

В сибирской глухомани начала 90-х, где ветер гнет сосны до хруста, пятнадцатилетний Алёша натыкается на ржавую дверь в лесной чащобе. Не дверь даже — щит из спилов, стянутых цепями, будто кто-то спешил запереть не вход, а выход. Замшелые символы на косяках пахнут смолой и сталью, как будто их выжгли паяльником. Деревня внизу, под горой, молчит: ни электричек, ни дорог — только слухи о «той стороне», куда исчезали люди при советах. Но Алёше не до легенд — отец, вечно пьяный, грозится продать дом, а в кармане — обрывок письма матери, бросившей их годы назад.

Дверь не открывается — *стучит*. Как сердце в лихорадке. Соседка-сторож, что кормит его блинами с джемом из крапивы, вдруг перестает пускать на порог. Школьный учитель, вчерашний комсомолец, шепчет про «детей двери» и сжигает в печке старые журналы. Алёша копает глубже — и лес отвечает: находит рюкзак с советскими значками и детской фотографией… своей матери. А дверь тем временем меняется: цепи осыпаются в труху, щели светятся теплом, будто там, за гранью, июльский полдень.

Но как войти, если каждый шаг к правде отнимает кусок прошлого? И что, если за дверью — не побег, а встреча с тем, кто тебя предал? Сможет ли Алёша повернуть ручку, зная, что за ней — ответы, которые сожгут его мир дотла?