Рысак (2005)

Сибирь, 1996-й. Алёха, пятнадцать лет, руки в солярке и мозолистые от колки дров, вытаскивает из-под ржавой бочки потрёпанную тетрадь. Замшелые страницы пахнут бензином и полынью, а между ними — карта, где крестиком отмечен их же посёлок. Но кто рисовал эти кривые линии — отец, исчезнувший в тайге три года назад? Или тот незнакомец с чужым акцентом, что вчера у магазина спрашивал про «старые шахты»?

Соседи, обычно ворчливые, но простые, теперь шепчутся за заборами, прячут фотоальбомы, будто Алёха — не парень с соседней улицы, а чужая кровь. Даже бабка Ульяна, раньше баловавшая его лепешками, крестит дверь, когда он подходит. А в дневнике — обрывки: даты, как зарубки на кости, упоминания о «пакте», который «связывает всех». И чем чаще Алёха втихаря пробирается к реке с компасом, тем яснее — кто-то следит. Не люди: тишина в посёлке такая, будто снег поглощает шаги.

Он уже знает, где копать. Но как спуститься в шахту, если даже лучший друг, Санёк, тупо молчит, глядя в тарелку с тушёнкой? И что страшнее — найти ответ или понять, почему мать сжигает письма с почтовым штемпелем 1972-го года?

Выбор прост: закопать тетрадь обратно — или поверить, что полынь в дневнике не просто так горчит, как слеза.