Беглец (2021)

Сибирь. 1994.
Алёша, пятнадцать, руки в солярке и тоске, роется в дедовском сарае — ищет хоть что-то, что перестало работать еще до его рождения. Вместо сломанного генератора — ящик под полом. Внутри: дневник с обожженным корешком, карта на ржавой жести и фото, где отец, которого он не помнит, стоит у тепловоза с чужим именем на куртке. Замшелые страницы пахнут бензином и полынью — будто кто-то спешил их спрятать.

Деревня за окном дышит тишиной. Здесь не задают вопросов. Но карта манит: на ней — след грузового поезда, который официально *никогда не ходил* через эти горы. Соседи, узнав про находку, вдруг вспоминают, что крышу чинить надо, а старуха-соседка шепчет: *"Не рыпайся, парень. Тут не всё мясом и снегом пахнет"*.

Чем глубже Алёша вчитывается в строки дневника — цифры как даты, но без годов, обрывки частот радиопереговоров — тем чаще за ним пристраивается ржавый "Москвич" с затемненными стеклами. Даже учительница географии, всегда твердившая про "горизонт возможностей", теперь хлопает учебником: *"Не твоего ума дело!"*

А выбор? Он в каждой главе дневника. Отец писал о "поезде-призраке", что возил не уголь, а тишину — ту, что теперь окутала всю деревню. Но как верить человеку, бросившему тебя в колыбели? Или тем, кто десятилетиями притворялся, что ветер в трубах — это просто ветер?

Сможет ли Алёша разжать кулак, в котором зажат ключ от тепловоза, — или страх, что правда окажется страшнее любого вранья, заставит его сжечь страницы, пахнущие чужим прошлым?