Турист (2 сезон)

На окраине заброшенного уральского посёлка, где даже ветер шепчет по-старинному, тринадцатилетняя Катя находит в развалинах метеостанции потрёпанный фотоаппарат «Зенит» — его затвор заклинило на последнем кадре: чьи-то сапоги, уходящие в снежную мглу. Заржавевший корпус пахнет машинным маслом и смолой, будто его спрятали в спешке, а плёнка внутри — словно крик, застрявший в горле.

Её мать, водитель грузовика, твердит: «Не совай нос в чужие следы», но Катя *видит* — на старых снимках из посёлковой библиотеки те же сапоги мелькают на фоне пропавших десятилетия назад геологов. А ещё сосед-лесник, обычно брызжущий шутками, теперь молча перегораживает тропы цепями, словно боится, что кто-то выйдет из леса, который здесь зовут не иначе как «Полуночник».

Чем больше Катя проявляет скрытые кадры (заснеженные фигуры без лиц, карту с отметками *«не там»*), тем чаще в окнах домов гаснет свет при её приближении. Даже мать, разбиравшаяся с браконьерами голыми руками, впервые дрогнула: «Брось это. *Они* не прощают вопросов».

Но как забыть голос в трубке старого радиоприёмника, где девчонка, точь-в-точь как Катя, умоляет: «Не верь северному сиянию»? Или тропу, которая на рассвете ведёт вглубь леса, а к закату — петляет обратно к порогу её дома, будто Полуночник *играет* с ней в салки?

Сейчас Катя стоит у развилки: положить снимки в стальной сундук под кроватью матери — или вскрыть его, зная, что внутри пахнет полынью... и запёкшейся кровью.