Утама (2022)

В выжженных ветрами боливийских высокогорьях, где небо режет глаза синевой, а земля трещит под пятками, старик-кечуа Вирхинио каждое утро проверяет высохший колодец. Его жена Сиса, сплетающая узлы из шерсти ламы, шепчет молитвы духам гор, но те, кажется, оглохли от пыли. Здесь время меряют не часами, а тем, как трескается почва.

Когда в их глиняный дом врывается внук с вестями о засухе в долинах, Вирхинио отмахивается: «Горы не умрут, пока мы помним их имена». Но пыль уже въедается в лёгкие, а вода в кувшине горчит, будто смеётся над упрямством. Внук, пахнущий чужим городом, настаивает: уйти, пока не поздно. А старик выводит лам на высохшее пастбище, будто ищет следы богов, которые когда-то научили его предков выживать.

Чем упорнее внук твердит о дождях в низинах, тем тише звучит голос Сисы — её пальцы, вяжущие пряжу, вдруг замирают над узором, словно узлы хранят секрет, который нельзя развязать. А ночью Вирхинио крадётся к скалам, чтобы принести в жертву молодую ламу — её кровь, густая как смола, сливается с краской заката.

Но горы молчат. Земля, проглотив последние капли дождя, будто ждёт, когда люди сдадутся первыми. Соседи уходят тайком, не прощаясь, оставляя на порогах горстки кукурузы — подношение духам или себе в утешение?

Сможет ли Вирхинио услышать в шепоте ветра не упрёк, а прощание? Или его упрямство — последняя нить, связывающая мир живых с теми, кто спит под каменными алтарями?