Дракула восстал из мертвых (1968)

Карпаты, 1889. Священник в рясе, запачканной не святой водой, а собственной кровью, поднимается к замку, чьи шпили вонзаются в тучи, как клыки. Монсеньор Эрнст не верит в Бога — только в долг. Но как изгнать тень вампира из камней, если сам носишь в жилах сомнение?

Деревня внизу шепчется о девушке, что смеется слишком громко для траура, и о вине, что бродит в погребах, гуще крови. Монсеньор клянется спасти племянницу от цепей прошлого, но каждое *Отче наш* на его губах трескается, как старая фреска. А ночью за окном — алый плащ, скользящий по крышам, будто рана на теле ночи.

Чем упорнее он ищет опору в молитвах, тем чаще в зеркалах мерцают чужие глаза. Даже колокола звонят вразнобой, будто отбивают отсчет до чьей-то последней исповеди. Сможет ли тот, кто потерял веру, стать щитом для других — или его сомнения откроют дверь тому, кто ходит без приглашения?

(Запах ладана здесь смешан с гнилью подземелья, а крест в руке дрожит, как лист в октябрьском ветре.)