Проклятие (1987)

В глухой сибирской деревне, где осень выгрызает последние краски из лиственниц, шестнадцатилетний Гриша находит в колодец брошенный фонарь с письмами, завёрнутыми в кожу с выжженным знаком. Письма пахнут смолой и железом, будто их писали дрожащей рукой у коптильни, а слова в них обрываются на полуслове, словно автор боялся быть услышанным даже бумагой. Деревня молчит: старики крестятся на иконы с потускневшими ликами, а сверстники Гриши внезапно забывают дорогу к его порогу, будто стены его избы проросли колючками.

Его толкает не любопытство, а ярость — ведь в этих письмах упоминается имя матери, исчезнувшей год назад под вой метели, который старейшины назвали «песней лешего». Но чем упорнее Гриша сопоставляет даты и намёки, тем чаще на краю зрения мелькают тени с горящими на ладонях свечами, а в полночь под окном кто-то чертит по снегу те же знаки, что и на коже. Даже река, обычно говорливая, теперь молчит, скованная льдом с трещинами, похожими на руны.

Сможет ли он пробиться сквозь ледяную стену молчания, если каждый шаг к правде заставляет деревню глубже прятаться в морозный туман, а в кармане его теснее сжимается нож — тот самый, с обсидиановым лезвием, найденный в материнском сундуке под слоем полыни?