Чёрные овечки (2023)

В промозглом приморском посёлке конца нулевых семнадцатилетняя Катя находит в ржавой лодке-призраке, выброшенной штормом, свёрток с плёнкой: на ней — лица, которых нет в местном музее, но чьи имена шепчутся в прокуренных кухнях после третьей рюмки. Её толкает не любопытство, а злость — на отца, сбежавшего год назад, оставив лишь пятно водки на столешнице да старый фотоаппарат «Зенит», который теперь щелкает пустотой.

Здесь правит тишина: старики крестятся при виде чёрных чаек, подростки исчезают в тумане на месяцы, а в местном клубе, где когда-то крутили кино, теперь только ветер гуляет меж разбитых экранов. Чем больше Катя проявляет кадры (в ванной, при красном фонаре, украденном у электрика), тем чётче проступают тени прошлого — пионерский галстук на шее мэра, чьи пальцы давно отучились держать ничего, кроме пачки купюр; детский велосипед, вмёрзший в лёд залива, будто его бросили на бегу...

Соседи твердят, что море «забирает лишнее», но когда Катя находит в кадре лицо матери — той, что, по словам отца, «утонула в шторм», — тишина превращается в вой. Кто запустил слух, что её «Зенит» ловит души? И почему те, кто вчера подкидывал в почтовый ящик конверты с плёнкой, сегодня мажут её дверь дёгтем?

Фильм дышит солью и копотью: волны бьются в борт заброшенного танкера, как сердце в клетке; детские сандалии, застрявшие в причале, обрастают ракушками, будто время пытается их проглотить. А Катя стоит на краю пирса, плёнка трепещет на ветру, как призрачный флаг, и решает — сжечь негативы или вставить их в проектор, который может разорвать экран, а за ним и весь посёлок?