Двойная игра (2023)

Новосибирск, 1998. Алёха, пятнадцать лет, руки в солярке от разборки мотоцикла «Урал», каждое утро выковыривает ржавые гвозди из сарая, который отец бросил полгода назад — ушёл за хлебом и не вернулся. Под грудами прокопчённых тряпок — потрёпанная тетрадь: замшелые страницы пахнут бензином и полынью, а между ними — карта посёлка с крестами там, где теперь пустыри. Первая отметка ведёт к старому элеватору, в трубе которого Алёха находит ключ-бабочку, а под ним — царапину на бетоне: *«Прости»*.

Соседи, обычно бурчащие сквозь зубы, вдруг замолкают, завидев его. Бабка-соседка суёт в руки банку мёда, глаза бегают: *«Не рыпайся, парень»*. Даже дружок Витьк, с которым прошлой зимой жгли покрышки, отводит взгляд. А карта меж тем множится — на обороте страниц проступают новые линии, будто кто-то невидимый водит карандашом по ночам. В школе учитель истории, сухой как гербарий, вдруг спрашивает про отца — слишком мягко, будто гладит рану.

Секреты здесь как ртуть: пытаешься схватить — утекает в щели. Чем больше Алёха копает, тем яснее: посёлок — шестерёнка, где каждый крутит своё, но никто не знает, какой механизм запускают их ложь и молчание. Даже мать, сжимающая ночами отцову фуфайку, твердит одно: *«Брось»*. Но как бросить, если вчера на заброшенном вокзале он нашёл свежий окурок с отцовской губной помадой на фильтре — алой, будто кровь?

Выбор прост и невозможен: верить тишине — или тем, чьи голоса дрогнули, когда он спросил про ключ. А что, если правда не спасёт, а разъест последние мосты?