В приморском городке, где волны слизывают краску с рыбацких лодок, семнадцатилетняя Варя находит в подвале заброшенного маяка коробку с плёнками — кадры 80-х, где её мать, тогда ещё подросток, водит хоровод с тенями на скалах. Но эти тени слишком острые, слишком *настоящие*. Её толкает не любопытство — вина. Мать исчезла год назад, оставив лишь записку: *«Не ищи. Они услышат»*. Теперь Варя расшифровывает плёнки, а городок дышит ей в спину: соседи крестятся при виде её куртки в крапинку, как у
В сибирской глухомани 1996 года Емеля, паренёк с проволокой вместо пояса и вечным свистом на губах, выкапывает из-под печки бабушкиного дома жестяную коробку. Внутри — потёртая тетрадь с чертежами машин, которых он не видел даже в журналах «Техника — молодёжи», да ржавый ключ на цепочке. Страницы пахнут бензином и полынью, а в углах — детские каракули его отца, пропавшего десять лет назад при загадочном взрыве на заброшенном заводе. Деревня шипит, как перегретый чайник: старики крестятся при
В сибирской глухомани 1996 года, где снег хрустит, как битое стекло, а избы дышат смолой и стариной, пятнадцатилетний Алёша чинит провалившийся пол в бабушкином сарае. Под половицей — потёртый блокнот с картой, где вместо леса зияет белое пятно, а замшелые страницы пахнут бензином и полынью. Это дневник пропавшего геолога, отца, о котором в деревне говорят шепотом: «Сам виноват, полез куда не надо». Алёше мешает не только глухой скепсис односельчан — его собственные руки будто помнят тяжесть
«Представь: Уральский шахтёрский посёлок, 1998-й. Ржавые клети лифтов торчат из земли, как рёбра дохлого зверя. Здесь Аркадий — бывший пожарный с руками в ожогах — получает звонок: его отец, старый геолог, исчез, оставив в избушке лишь икону с картой, выцарапанной на обороте. Золото с лика Богородицы осыпается, как засохшая кровь. Отец десятилетиями искал в затопленной шахте *«то, что грело породу изнутри»* — теперь его записные книжки пахнут серой и луковой шелухой. Но чем глубже Аркадий лезет
В приморском городке, где волны лижут ржавые балки пирса, шестнадцатилетняя Катя находит в дедовом чердаке старую «Смену» с застрявшей пленкой. Кадры, которые она проявляет, показывают лица незнакомцев у маяка — все в одинаковых плащах, все смотрят в объектив так, будто ждут её. Но маяк разрушен ещё в 80-х, а на обороте одного снимка дрожащим почерком: *«Не давай им цветы»*. Городок, опутанный слухами о пропавших моряках, не отвечает на вопросы — только шепчет о «празднике огней», который не