Начнем с розового: Барбиленд — неоновая утопия, где трава пластиковая, а рассветы синхронизированы с улыбками. Но однажды у Стереотипной Барби (та самая в платье-взрыве страз) *пятки* касаются земли. Впервые. Вместо балетного пуантового изгиба — плоская, неловкая поступь. Её мир трещит: в душе появляются вопросы о смерти, а ванна с шампанским внезапно… пуста. Что толкает? Не пропажа, а *трещина* в идеальном. Чтобы починить себя, ей придется съехать на ракетном кабриолете в реальный мир, где
На окраине вздыбленной космической станции, где неоновые трущобы сливаются с вакуумом, Ракета-енот прячет шрам под взлохмаченной шерстью. Его рычащий смех всё так же резок, но теперь в нём слышен звон разбитых пробирок — будто за плечами не просто воровские годы, а что-то острое, забытое в спецморге вселенной. Команда Стражей врывается в бой не ради галактик, а ради нити, что тоньше паутины: спасти того, кто всегда чинил их корабль, но не смог починить себя. Погоня ведёт сквозь миры, где
В старом портовом городке, где туман вьётся как дым из разбитых фонарей, Дик Турпин — потомок легендарного разбойника — чинит мотороллеры и прячет под кроватью коробку с письмами от покойной матери. Его мир — это масло, ржавые ключи с гравировкой в виде совиных глаз и слухи о подземных тоннелях, где время стекает сквозь пальцы. Всё меняется, когда в баке с бензином он находит дневник, чьи страницы мерцают, как старая киноплёнка, а буквы исчезают на рассвете. Дику не нужны сокровища — ему нужно
«Представь: заснеженный парк аттракционов на окраине городка, где фонари мерцают, как глаза невидимых зверей. В канун Рождества семнадцатилетняя Лика, которая слышит музыку там, где её нет, находит в будке колеса обозрения ключ — ржавый, с гравировкой “спроси у декабря”. Но в городке декабрём пахнет только аптекарь-отшельник, чья дочь исчезла тридцать лет назад. А ещё — здесь запрещено петь после заката. Говорят, звуки будят то, что спит под льдом реки. Лика собирает улики, как ноты: обрывки
В лондонском Сити, где небоскрёбы режут облака лезвиями стекла, а в подземке слышен шепот сделок, 23-летняя Кира — новичок в инвестиционном аду. Её стол завален отчетами с грифом «Сжечь», а в кофе плавает пепел от сгоревших принципов. Всё началось с папки, случайно попавшейся в лифте: внутри — голоса, записанные на диктофон, и цифры, которые не сходятся даже ночью. Но здесь вопросы задают только в баре после третьего виски, а её прошлое — дочь разорённого биржевого волка — уже тянет за собой,