Другой мир: Год волка (2024)

На краю вымершего уральского городка, где снег слипается в свинцовые комья, реставратор Вера находит под полом заброшенной церкви железный ларец. Внутри — ключ с гравировкой в виде волчьей челюсти и письмо, подписанное её детским прозвищем, о котором не знал *никто*.

Её тянет не любопытство — страх. Каждый поворот ключа в дверях города (старый завод, подвал школы, её *собственный* дом) оставляет на металле царапины, будто кто-то следит… и переписывает маршрут. Соседи, годами молчавшие о пожаре, уничтожившем архив отца-историка, теперь шепчутся у колодцев, а в витрине музея вдруг появляется фото Веры в возрасте пяти лет. На обороте — дата *через неделю*.

Чем ближе она к разгадке, тем чаще ловит себя на том, что забывает дорогу домой, зато помнит запах дыма из снов, которых у неё *не было*. Даже волки здесь иные — их следы ведут в тупики, а вой похож на молитву.

Сможет ли Вера повернуть ключ в последней двери, зная, что правда, возможно, выжжет память дотла — или смириться, став частью узоров на морозном стекле, где чужая рука уже выводит её имя?

(Пахнет в фильме краской поверх икон, сталью, и тем, как трескается лёд под сапогами, когда бежишь, не различая — *от* или *к*.)