Хладнокровный Люк (1967)

1967 год. Южная тюрьма, где пыль на дворе прилипает к зубам, а решетки отбрасывают тени, похожие на нотный стан. Здесь Люк — не герой, а сорвиголова в полосатой робе, чья усмешка раздражает охранников сильнее, чем июльский зной. Он не бунтует — он *играет*, будто тюрьма для него карточный столик в баре: то монетку гнёт на спор, то изолятор превращает в цирковой номер. Но система не терпит шутов — каждый его трюк туже затягивает удавку на шее.

Его беды — не в побегах, а в том, что он отказывается *ползти*. Надзиратели ставят на колени — он напевает похабные частушки. Сокамерники ждут покорности — он делится сигаретами, смеясь над их страхом. Чем упрямее он светится, как фонарь в кромешной тьме, тем яростнее пытаются его задуть: карцер, цепи, унижения. Даже побег здесь — не бегство, а жест, абсурдный и блистательный, как блеск монетки на солнце.

Но что страшнее для Люка — решетки или то, что за их пределами его ждёт та же игра с нулевыми ставками? Сможет ли шут остаться королём, когда правила пишутся пулями?