Долгие дни мести (1967)

На окраине выжженного солнцем городка, где пыль въедается в кожу как память, бывший шериф Элайя бродит с фотографией, на обороте которой кровью выведено: *«Прости»*. Его сапоги стучат по раскалённым плитам, а в кармане — серебряный жетон с чужим именем, найденный в пепле сгоревшего сарая. Здесь каждый камень помнит выстрелы, но жители внезапно разучились говорить, будто воздух пропитан свинцовой немотой.

Его гонит не ярость, а тихий стыд: пять лет назад он сам отпустил того, кто теперь, похоже, вернулся, чтобы стереть следы. Но чем упорнее Элайя ворошит прошлое, тем чаще натыкается на паутину мелких лжи — аптекарь крестится, заслышав фамилию, а в церковной книге даты смертей аккуратно замазаны воском.

Поворот: Когда в колодце находят замшелый револьвер с инициалами его покойного брата, а на рассвете кто-то оставляет на пороге мятую гармошку — ту самую, что исчезла в день расправы.

Вопрос: Сможет ли Элайя поверить, что месть — это не огонь, а зеркало, где вместо врага он годами видел лишь собственное отражение?

*Образы:* Песок, смешанный с порохом, хрустит на зубах как сахар; гармонь играет *«Shenandoah»* под вой койотов, будто призрак напевает колыбельную для неупокоенных.