Амадей (1984)

Вена, 1781 год. Замшелые парики, хрустальные люстры, визг скрипок в замкнутых салонах — и юный Моцарт, смеющийся так громко, что даже придворные дамы ёжатся. Его музыка, будто вырвавшаяся из клетки птица, сводит с ума Антонио Сальери: маэстро, чья жизнь — алтарь из нот и молитв, вдруг понимает, что бог говорит *через* этого циника, а не *с* ним. Что толкает Сальери? Не зависть — ужас. Если гений — это не награда за праведность, то зачем десятилетия аскетизма, пота, сломанных перьев?

Чем больше он вслушивается в эти мелодии, тем яростнее шепчет исповеди в полумраке собора. Но как бороться с тем, что звучит как сама божественная благодать? Винные пятна на нотах, доносы анонимом, шёпот за спиной: «*Он увёл у тебя не славу… он украл смысл*».

Сможет ли человек, всю жизнь веривший в справедливость небес, сжечь себя ради того, чтобы доказать их жестокость?