Уилл и Харпер (2024)

В осеннем приморском городке Мэн, где ржавые радиоантенны впиваются в низкие тучи, Уилл — механик с руками в масляных татуировках — чинит старый транзистор и ловит в эфире странный сигнал: смесь азбуки Морзе и детского голоса, читающего стихи о дожде из гвоздей. Рядом с ним — Харпер, фотограф-невидимка, снимающая только заброшенные маяки и следы на песке, которые исчезают до рассвета. Их связывает не дружба, а список имён, найденный в сейфе разбитой яхты: внизу подчёркнуто *их* имена.

Городок дышит правилами: не спрашивай, куда пропали маячные смотрители в ’92, не замечай, как волны иногда выбрасывают на берег часы, остановившиеся в одно время. Но когда радио Уилла начинает ловить передачи из прошлого — голос диктора, объявляющий дату 18 октября 1972 года, за день до рокового шторма, — тишина превращается в вой. Чем ближе они к разгадке, тем чаще их снимки проявляются пустыми, а соседи крадут инструменты из гаража, словно боятся, что машины заговорят.

Харпер находит фотоплёнку, на которой она сама, лет семи, стоит у двери дома, которого нет. Уилл обнаруживает, что все его татуировки — схемы радиопередатчиков. Смогут ли они расшифровать послания, если каждый шаг вглубь прошлого стирает след в настоящем? И что важнее — узнать правду о себе или сохранить город, который, как раненый зверь, рычит на тех, кто лезет в его шрамы?

(Запах здесь — соль, мазут и горький привкус яблок, которые в этом городке не зреют никогда. А звук — скрип качелей на пустой детской площадке, будто кто-то качается, не касаясь земли.)