Кровавое воскресенье (2002)

Дерри, январь 1972. Холодный ветер с реки Фойл рвёт плакаты с цифрами — *«One Man, One Vote»* — в руках у Иэна, двадцатилетнего типографа, чьи пальцы вечно в синих чернилах. Он не верит в камни или коктейли Молотова, только в строки, отпечатанные на листовках. Но сегодня марш — не подпольный, а *законный*, как настаивают организаторы. Даже бабушка, зашивающая раны в подвале, выдала ему чистый платок: *«На случай, если газом брызнут»*.

Иэн не ждёт войны. Пока только тревожные мелочи: солдаты на углах считают шаги, а сосед-мальчишка хвастает, как перерисовал граффити *«Свобода»* поверх трещин в стене. Но к полудню туман над Богсайдом густеет от дыма, а свист пуль — не из детских рогаток — режет воздух. В кармане у Иэна звенят ключи от типографии. *«Если сожгут — всё…»*

Чем громче крики «убийцы!», тем чаще он ловит взгляды друзей: одни шепчут *«беги»*, другие — *«сними камеру»*. Даже платок, пропитанный слезоточивым газом, теперь пахнет не лекарством, а порохом. А в груди — вопрос: можно ли остаться *голосом*, когда вокруг хрипят от боли? Или чернила на руках уже стали клятвой крови?

(Ответа в фильме нет. Только хроника — кадр за кадром — как память, которая не стирается.)