Скрудж: Рождественская песнь (2022)

Лондон, 1843. Зимний город скрипит, как замок с проклятым механизмом: мороз выедает краску с вывесок, а вместо снега с неба сыплется угольная пыль. Эбенезер Скрудж — не просто скряга, а *алхимик скупости*, превращающий даже дыхание в звон монет. Его контора — клетка из конторских книг, где чернила пахнут прокисшим супом, а время отмеряет ржавый маятник карманных часов.

Но однажды ночью дверь его ледяного убежища взламывает... звук. Не стук, а *гудение* — будто кто-то запустил в стене невидимый мотор. Призрак? Нет — тень, которая напевает забытый рождественский гимн, да так, что в ушах Скруджа проступают давно стёртые голоса: детский смех, обрывок обещания, хруст битого стекла под сапогом...

Чем упорнее он глушит память ромом и цифрами, тем навязчивей становятся гости. Второй визитёр — уже не тень, а *кукла* из шестерёнок и газетных вырезок, её голос скрипит, как несмазанные жернова: «Ты уверен, что сложил все пазлы своего прошлого?» А третий... третий не приходит. Его *ждут*, и это хуже — в пустоте за дверью шевелится что-то, что напоминает Скруджу... его собственные пальцы, сжимающие монету у горла умирающего партнёра.

Здесь правила иные: каждый призрак — не урок, а долг, который нельзя оплатить. Чтобы вырваться, Скруджу придётся не раскаяться, а... *сжечь* часть себя. Но как выбрать, что предать огню — стальные жилы, что спаяли его империю, или ту единственную нить, что ещё связывает его с тем мальчишкой, который верил в чудеса?

Ведь даже лёд, если расколоть его под нужным углом, становится зеркалом.